Ливонец болезненно вскрикнул, и боярин отбежал к коню:
— Манец, Манец, вставай!
Но жеребец бессильно бился на льду, и все, чего мог сделать боярин — это подобрать выроненный при столкновении щит.
— Да убейте же его! — не выдержал кавалер Иван.
Стоящие по сторонам крестоносцы двинулись вперед, опуская копья, и сбоку к ним пристроился ливонский рыцарь. Боярин Ероша ждал, поигрывая саблей — не в таких переделках бывал. Копья приближались, нацеленные в грудь, туда, где бьется горячее сильное сердце.
— Ну! — одно копье он отвел щитом, второе саблей толкнул себе над головой, но третье пробило живот и вошло в него почти на всю длину.
— Отец!
Разумеется, демон Тьмы мог заставить двух смертных по очереди подъехать к епископу, слезть с коней, опуститься на колени и отдать свое оружие — но ведь никто не давал ему такого приказа! Ему приказали остановить — он это сделал. И если есть возможность побаловать себя красивым зрелищем, то почему бы этого не сделать?
С рогатиной на тройку рыцарей мчался только один язычник, второй скакал, просто прикрываясь мечом.
— Покажем им, на кого они желают напасть, господа? — предложил рыцарь, оставивший свое копье в мертвом русиче, и обнажил меч. — Вперед, братья!
Восемнадцатилетний сын боярина Ероши еще не был настолько уверен в своем мастерстве, чтобы метить в сочленения доспехов или смотровую щель шлема — а потому он просто опустил рогатину, и на всем ходу направил ее в грудь рыцарского коня, одновременно пытаясь уклониться от направленного в грудь немецкого наконечника. Ланцевидная рогатина без труда пробила конный доспех, погрузившись глубоко в тело — но и рыцарский лэнс нашел свою цель, насквозь пробив щит, усиленный металлическими пластинами тегиляй, и грудь воина.
А вот старший сын неполных двадцати двух годов в своем умении не сомневался: сбив щитом рыцарский лэнс в сторону, он взмахнул кистенём, и к тому мигу, когда всадники сблизились, шипастый многогранник обрушился немцу точно на плечо. Обратным движением боярин метнул его второму рыцарю в бок, после чего, уже не особо торопясь, подъехал к третьему, распластавшемуся возле убитого коня ворогу, и со всего маха его добил.
— Разрешите мне, господин кавалер! — какой-то епископский дворянин, опустив копье, начал разгон.
— Здесь не турнир! — сын Кетлера взмахнул латной перчаткой, разрешая общую атаку. — Просто уничтожьте его!
Но дворянин уже почти столкнулся с язычником — ливонец зашел справа от него, лишая возможности действовать щитом, и русич, осознавая неизбежность смерти, бросил бесполезную деревяшку и намотал на руку повод, также разгоняя жеребца.
— Есть! — граненый наконечник лэнса впился язычнику в грудь, чуть выше прикрывающего живот зерцала, вонзился почти по самую рукоять. Но тут боярин, почти уже убитый, в последний раз взмахнул кистенем, и опустил его прямо на шлем ливонца.
Еще несколько шагов мертвые воины продолжали держаться в седлах, а потом начали медленно заваливаться набок.
— Проклятые русские! Проклятые русские! Проклятые русские! — все никак не мог остановиться командующий армией.
Мелкая стычка и — барон фон Кенсенворд убит, вместе с ним убит еще один крестоносец и один ливонский дворянин, барон де Толли ранен — языческая сабля рассекла ему руку до кости, только чудом ее не отрубив.
Еще один крестоносец мучается со сломанной ключицей, а другой — со сломанными ребрами. И все это — ради уничтожения мелкого дозора?!
Над этим походом просто навис какой-то злой рок, начавшийся с дождей и заканчивающийся безумными всадниками!
— Успокойтесь, сын мой, — утешил его дерптский епископ. — Зато мы не позволили известию о нашем существовании уйти из этих лесов. Расплата язычников еще впереди.
Ерошинский новик застал Зализу у Рыденки, когда тот следил за переходом ополчения через реку. Как-никак, четыре с половиной сотни под рукой собралось! Такой силой и полюбоваться приятно.
— Семен Прокофьевич! — лихо осадил коня юный воин. — До Бора ливонцы не дошли! Отец с братьями дальше отправились.
— Спасибо, боярин Василий, — со всей вежливостью ответил опричник. — Стало быть, до Раголицы мы можем идти без беспокойства.
Следующий вестник должен примчаться от Ероши как раз тогда, когда кованная конница минует зимник на Новгород. Может, двумя-тремя часами позже. Зализа не верил в существование идущей по русской земле ливонской армии. Но он уже не первый год занимался ратным делом, и помнил: раз уж разведка послана, за сообщениями от нее надобно следить.
— Вот проклятые русские, — повторил бородатый, нечесаный ландскнехт, входя в ворота Салиса. Неудачливого наемника узнать легко: кираса ливонского кнехта, меч рыцарский, каски нет вовсе. На ногах обувь неизвестно какой страны, штаны из дорогого сукна, поверх всего на плечи наброшен простой мужицкий тулуп. Пропахший дымом и потом, грязный и злой. Когда армия терпит поражение — про них забывают в первую очередь, предоставляя выбираться самим, как получится. Судя по всему, этому ландскнехту жалование платили в последний раз так давно, что он забыл цвет золота, и как он добирался до ганзейского города, каким путем добывал пропитание, с кого и когда снял тулуп — лучше не спрашивать. Хотя бы потому, что озверевший от лишений солдат способен повести себя совсем не так, как ведут себя нормальные люди, а оружие всегда при нем, и пользоваться этим оружием он обычно умеет.