Череп епископа - Страница 7

— Да, господин.

— Очень хорошо.

— Я ухожу отсюда! — повысил голос Великий магистр. — Кто со мной?.. — он выждал несколько секунд. — Ну, смотрите. Вам же хуже будет!

И напоследок, в качестве последнего, самого страшного оскорбления бросил:

— Русские!

Спустя четыре минуты Егор Клепатник закрыл за ним ворота, затем заглянул во двор, взял там лопату и отправился в главный зал — мыть пол.

* * *

Еще до того, как утренние лучи упали на поля Сапиместской фогтии или просторы Балтийского моря, во влажные от росы ворота замка Дерптского епископа постучал низкий человек в темной рясе. И он сам, и напарник подошли к дверям пешими, лица обоих тонули во мраке под глубоко надвинутыми капюшонами Пожалуй, ни один горожанин не отворил бы в такое время дверь перед странными незнакомцами — и тем не менее, калитка замка распахнулась едва ли не сразу после того, как стих стук последнего удара.

Монах-привратник, почтительно склонив перед гостями голову, пропустил их во двор, вновь запер калитку, заложив ее толстым брусом. Затем, засунув пухлые ладони в широкие рукава рясы, отчего руки оказались сложены на груди, монах скромно потупил взор, и двинулся вперед, указывая дорогу. Спустя несколько минут все трое вошли в полутемный зал с открытыми в ночь высокими готическими окнами. Привратник молча указал гостям на приготовленные у стола кресла и попятился наружу, притворив за собой створки.

Зал, все убранство которого составляла подставка для совка и кочерги, стол и возвышающиеся вокруг него три кресла освещался только пляшущими в камине языками пламени. В их свете предметы казались призрачными, нереальными, постоянно меняющими формы. Сидящий за столом человек в коричневом бесформенном балахоне также, казалось, то появлялся, то исчезал, скрываясь в тени высокой спинки. И только массивный золотой крест на его груди постоянно продолжал светиться ровным желтым светом, то зависая во мраке, то оказываясь на груди худощавого хозяина замка.

Гости заняли свободные места, молитвенно сложили ладони на груди.

— Наверное, вы совсем замерзли в дороге, господа, — с легкой хрипотцой подосадовал хозяин. — Я прикажу принести подогретого вина.

От неожиданного громкого мелодичного звона гости вздрогнули. Хозяин еле слышно усмехнулся и поставил на гладко выскобленную столешницу серебряный колокольчик. Буквально в тот же миг двери распахнулись, церковный служка — мальчонка лет десяти в коротком подряснике — внес три высоких золотых кубка, отрепетированным движением выставил их на стол и выскользнул так же бесшумно, как и вошел. Стало понятно, что предутренних гостей ждали — согреть и разлить вино так быстро просто невозможно.

Незнакомцы переглянулись и откинули капюшоны. Под одним из них скрывался пожилой человек с аккуратно выбритой тонзурой, а под другим — скуластый остроносый мужчина лет тридцати с длинными соломенными волосами, перехваченными тонким кожаным ремешком, который украшали узкие серебряные заклепки.

Неожиданно хозяин поднялся из-за стола и, сопровождаемый недоуменными взглядами, ушел. Вместо него из темного угла за камином выдвинулся точно так же одетый человек, похожего телосложения и топ же роста.

— Рад видеть вас, господин прелат и господин нунций, — откинул человек капюшон и сел на оказавшееся пустым место. — Ваш визит большая честь для меня.

Он взял колокольчик двумя пальцами, словно боясь обжечься, встряхнул, заставив его жалобно зазвенеть. Спустя минуту за дверьми заиграла музыка.

— Ведь вы не желаете, что бы кто-то смог расслышать наш разговор, господа?

— Вы весьма осторожны, господин епископ, — с явным одобрением кивнул более молодой гость. — Теперь я вижу, что господин прелат сделал хороший выбор.

— Да, я осторожен, господин нунций, — кивнул истинный хозяин замка, — а потому, прежде чем начать разговор, предлагаю выпить за нашу встречу.

Правой рукой он приподнял со стола бокал. В отблеске камина кроваво сверкнул рубин одетого на средний палец перстня. До странного похожий перстень оказался на среднем пальце и у пожилого прелата — а вот относительно молодой посланник Римского престола поднял бокал левой рукой. Дерптский епископ мгновенно насторожился, опустив левую руку за кресло. Господин нунций ощутил изменение в настроении хозяина замка, но далеко не сразу сообразил, что послужило тому причиной. После минуты напряженных размышлений он, наконец, с облегчением рассмеялся и, приглашающе подняв бокал, поправил волосы свободной рукой. На среднем пальце отразил каминное пламя овальный рубин, — в ответ епископ растянул губы в улыбке, облегченно вздохнул и тоже пригубил вино.

— Рад видеть вас в своем доме, братья мои. Простите, что не приглашаю вас к столу, но утро еще далеко. Думаю, до первых лучей мы успеем обсудить наши дела и приступим к трапезе уже с чистыми помыслами и одной только молитвой в душе. Что заставило вас проделать столь долгий путь в столь ненастное время?

— Беспокойство брат. Святой престол с тревогой смотрит на восток, на беспокойную границу христианских земель с язычниками и надеется найти здесь твердую опору, которая оградит истинную веру от нашествия диких чужеземцев, глухих к слову божьему и спасительному кресту. Барон фон Фурстенберг стар. Его сил не хватает, чтобы сохранить былую мощь Ливонского Ордена, — неторопливо начал излагать послание папский нунций, — Ордену нужен новый магистр.

— В минувшем году орденский конвент поставил в заместители магистра брата Готарда Кетлера, — любезно сообщил собеседникам дерптский епископ. — Он опытный и очень умелый воин. Он просто великолепен в бою. Воина лучше него нет во всей Ливонии. Скажу больше, братья. Рыцари ордена уже сейчас называют его великим магистром.